Третьей выдающейся личностью нашего лагеря был зверек с непритязательным именем Фокси [35] . Это был маленький, изящный серый лисенок с тонкими лапами, огромным хвостом и быстрыми карими глазами. Когда его поймали, он был еще совсем маленьким, а нам его принесли в трех— или четырехмесячном возрасте. Размером он был с жесткошерстного терьера и, по-видимому, полностью отказался от всех лисьих повадок. Я даже думаю, что в глубине души Фокси считал себя не лисой, а собакой, и он действительно усвоил многие собачьи манеры. Мы надели на него ошейник с цепочкой, конец которой был привязан к кольцу. Кольцо могло свободно передвигаться по проволоке, протянутой между двумя столбами. Это обеспечивало лисенку простор для передвижения, и в то же время цепь была достаточно коротка, чтобы он не запутался в ней. Ночью Фокси спал в большой, застланной травой клетке. Каждое утро, когда мы выходили во двор, он приветствовал нас громким и протяжным радостным воем. Как только мы открывали клетку, он начинал неистово вилять своим большим хвостом и приподнимал верхнюю губу, обнажая в восхитительной восторженной улыбке свои маленькие детские зубы. Его восторг достигал предела в тот момент, когда его вытаскивали из клетки, и в эту минуту приходилось быть начеку: радость встречи настолько захватывала его, что он совершенно забывался и мог обмочить нас.

Вскоре после того как он появился в лагере, мы обнаружили, что в жизни Фокси были две страсти — цыплята и сигаретные окурки. Цыплята или за их отсутствием любые другие птицы производили на лисенка завораживающее впечатление. Иногда одна или две курицы из курятника Паулы появлялись в расположении зверинца и подходили к тому месту, где был привязан Фокси. Лисенок приникал к земле, положив морду на передние лапы и навострив уши, его хвост при этом чуть заметно дрожал. Куры медленно приближались, поклевывая рассыпанные зерна и громко кудахтая; чем ближе они подходили, тем ярче разгорались глаза у лисенка. Куры двигались очень медленно, и терпение у Фокси иссякало. Он бросался на кур задолго до того, как они оказывались в пределах досягаемости; с возбужденным тявканьем метался он на цепи, а куры с истерическим кудахтаньем разбегались: Фокси приседал и, сияя улыбкой, оглядывался на нас, взбивая пыль ударами хвоста.

Его интерес к окуркам граничил с одержимостью. Заметив окурок, он набрасывался на него и пожирал с выражением глубочайшего отвращения. После этого он с полчаса мучительно кашлял, пил без конца воду, после чего был готов схватить следующий окурок. Но однажды Фокси получил урок на всю жизнь. По рассеянности я оставил неподалеку от его клетки почти полную пачку сигарет, и прежде чем я спохватился, Фокси успел изрядно наглотаться их. Что было дальше — страшно сказать. Его непрерывно рвало до тех пор, пока из него не вышли последние кусочки табака и бумаги вместе с остатками утреннего завтрака. Фокси был так измучен, что лежал пластом, и даже ухом не повел, когда мимо него прошел цыпленок. К вечеру он немного отдышался и съел два фунта мяса и пару сырых яиц, но когда я протянул ему сигарету, он отскочил и возмущенно фыркнул. С тех пор Фокси ни в каком виде не употреблял табака.

Глава шестая

ОЛЕНИ, ЛЯГУШКИ И КУФИЯ

Однажды мы узнали, что на следующее утро autovia совершит рейс километров на двадцать пять до поселка Вао. Меня привлекало не только звучное название поселка, но и рассказы о том, что в его окрестностях водятся ягуары. Я хотел попросить местных охотников поставить там несколько капканов. Кроме того, в Вао было крупное скотоводческое хозяйство и его население составляло по меньшей мере пятьдесят человек — весьма значительная по масштабам Чако цифра. Я рассчитывал найти там уже прирученных животных и, если возможно, купить их.

Нам сказали, что autovia отправится в четыре часа утра и что, если мы опоздаем, нас не будут ждать. С большим трудом мы добудились Рафаэля и вытащили его из постели, а затем, спотыкаясь, побрели к железнодорожной линии. Лягушки и жабы продолжали в придорожных канавах свой ночной концерт, темная, словно вымершая, деревня была окутана поднявшимся с реки туманом. Добравшись до стоявшей на рельсах autovia, мы сели на жесткие скамейки и задремали в ожидании водителя.

Через полчаса он наконец появился и, широко зевая, сообщил, что раньше пяти мы не выедем, так как ему забыли передать почту для Вао и он послал за ней. Раздраженные и раздосадованные, мы сидели молча, слушая пение деревенских петухов. Через некоторое время из тумана вынырнул мальчуган, тащивший мешок с почтой.

Бросив мешок на задние сиденья, водитель включил двигатель с таким утробным звуком, которому мог бы позавидовать любой петух, и колеса дробно застучали по извилистой колее, унося нас в туман.

По мере того как мы удалялись от реки, туман редел и вскоре почти совсем исчез, сохраняясь небольшими пухлыми шапками над водоемами и речками, мимо которых мы проезжали. Небо перед нами приобретало серо-стальной цвет, неровные очертания леса вырисовывались на этом фоне с микроскопической четкостью. Постепенно серый цвет перешел в пурпурно-красный, тот в свою очередь быстро сменился бледно-розовым, а затем синим — солнце поднялось над краем леса. При его первых же косых лучах вся местность ожила и приобрела объемность. Лес казался уже не плоским темным силуэтом, а густым переплетением ветвей, вьющихся растений, кустарников. Глянцевито блестели влажные от росы листья. Стайки кукушек гуира стряхивали с перьев воду, а некоторые уже сидели, распустив крылья, и наслаждались первым теплом наступившего дня. Мы проехали мимо небольшого озера, берега которого кишели представителями мира пернатых. Группами прохаживались ибисы, энергично опуская в грязь свои изогнутые клювы; высокий черный аист, раскрыв клюв, сосредоточенно рассматривал в воде собственное изображение; две ясаны купались, обдавая себя сверкающей водяной пылью, с нижней стороны крылья у них были желтые, цвета лютика. Маленькая серая лиса, возвращаясь ночной охоты, выскочила на линию и бежала перед нами около пятидесяти ярдов, прежде чем догадалась свернуть в сторону и скрыться в кустах. Вскоре мы увидели небольшую лужайку, на которой нашим глазам открылось необыкновенное зрелище. Площадь лужайки не превышала и двух акров, она была окружена высокими пальмами, и на ней усердно трудились большие пауки. Туловище паука, покрытое розовыми и белыми пятнами, было величиной с обыкновенный орех и сидело на длинных тонких ногах, покрывавших площадь размером с блюдце. Пауки плели свои сети из толстых, эластичных, отливавших позолотой нитей. Все кусты и пучки травы на лужайке были затянуты их паутиной, причем каждое гнездо было величиной с автомобильное колесо. В центре гнезда сидел паук, продольные и поперечные нити были унизаны каплями росы, словно золотая парча бриллиантами. Все это сверкало на солнце и было удивительно красиво.

В Вао мы приехали в половине восьмого. Колея вышла из леса на огромное поле, на котором там и сям проблескивала вода. В траве вдоль полотна кормились стаи черноголовых коньюров. Эти маленькие клинохвостые попугайчики имели ярко-зеленое оперение и угольно-черные шейки и головки. Когда мы проезжали мимо, они поднимались в воздух и кружили над нами с пронзительными криками. Линия заканчивалась на небольшой грязной площадке. Мы оказались в типичном для Чако поселке с длинным и низким белым зданием, в котором жил управляющий фермой, и скоплением полуразвалившихся хижин из пальмовых стволов, в которых ютились рабочие. Когда мы с грохотом и скрежетом остановились, показался Фернандес, управляющий фермой; через море грязи он зашагал к нам навстречу. Это был высокий, сильный человек с приятным, монгольского типа лицом и очень красивыми зубами. Он отличался изысканными манерами и приветствовал нас, словно царственных особ. Пригласив нас в дом, он велел своей маленькой смуглой жене угостить нас мате с молоком. Пока мы потягивали этот густой, сладкий до тошноты напиток, я разложил на столе книги и рисунки и с помощью Рафаэля, выступавшего в качестве переводчика, завел с Фернандесом разговор о представителях местной фауны. Фернандес узнал по рисункам всех тех животных, которые меня особенно интересовали, и обещал сделать все что возможно для их поимки. Он рассказал, что ягуары и оцелоты действительно водятся в этом районе, всего лишь неделю назад ягуар задрал нескольких коров, но оба этих хищника чрезвычайно осторожны и поймать их нелегко. Фернандес обещал поставить ловушки в подходящих местах и в случае удачи немедленно известить меня. Когда я начал спрашивать его о более мелких животных — лягушках, жабах, змеях и ящерицах, он улыбнулся обезоруживающей улыбкой и посоветовал пройти на окраину поселка, где производилась расчистка леса; там, сказал он, можно найти сколько угодно мелких bichos. Пока мы поспешно глотали мате, Фернандес позвал двух индейцев, и вместе с ними мы отправились ловить мелюзгу.